Шамбала. Часть I

Очень многим людям хочется найти дорогу в мистическую Шамбалу. Однако для этого необходимо иметь высокие нравственные устои и благую карму. Эта повесть о тех, кому повезло попасть в этот заповедный край.

Путешествие в Долину

Дорога все время шла в гору. Наш старенький китайский минивэн, узкий и длинный, словно табуретка на колесах, упрямо перебирался через финальный перевал. Асфальт давно кончился. Последние две сотни километров минивэн-табуретка тащил свои круглые ноги по каменной грунтовке, оставляя за собой мутное облако пыли. Почти все его пассажиры, измотанные долгой тряской, мирно дремали: одни — прислонившись лбом к холодной глади окна, другие — свесив голову на грудь, третьи — закинув ее на низенькие подголовники потрепанного жизнью автомобильчика. Не спал я один. Я вообще не люблю спать в дороге. Спать вот так — для меня еще большая мука, чем тряска. Нас было-то всего человек десять, еще несколько мест пустовали, но благодаря крайне «удачной» конструкции, то есть дизайну сего агрегата, эти десять человек ощущали себя так, будто их сдавила неведомая внешняя сила или проглотил очень небольшой кит, которого тут же поймали и вот уже вторые сутки производили над ним различные манипуляции, чтобы вытряхнуть все его внутренности.

Мой учитель любил повторять, что лишь нами же созданные иллюзии мешают нам рассмотреть мир в его истинном облике. Так вот я думаю, лишь подобная иллюзия могла позволить пассажирам оставаться в полной уверенности, что этому некто снаружи нужен сам кит, а они тут как бы «совсем не при чем», и спокойно дремать в процессе. Но «любой иллюзии когда-нибудь суждено разбиться», всегда добавлял впоследствии мой учитель. А я и на этот раз, как всегда кивнул бы, соглашаясь с ним, будь эта иллюзия самим двухсотлетним китом.

— Приехали! — сурово раздалось со стороны водительского сиденья, затем рядом с ним послышался жуткий скрип, хлоп, часть машины откинулась вбок, а сам водитель вышел, развернулся и твердо прихлопнул железяку, которую в начале жизненного пути минивэна по праву именовали дверью, и направился обратно к машине.

— Что случилось, шеф? — крикнул кто-то из пассажиров, — куда мы приехали?

— Кипим. Сейчас поостынем и двинемся дальше. Еще пятьдесят километров и вы на месте, — шеф китайского минивэна жадно прикурил сигарету.

Незапланированная остановка пришлась по душе не только нашей тарантайке. Пассажиры, словно птенцы из гнезда, вывалились из дверей минивэна по своим делам. Как завороженный, я стоял на краю крутого обрыва. Далеко внизу, в расщелине между отвесными скалами текла бурная горная река. Звук ее разбивающихся о камни вод не смолкал ни на секунду.

Отталкиваясь от каменных стен, он летел вверх и растворялся где-то не рядом со мной, но гораздо выше, в том месте, которое мне было еще неведомо и которого уже не достигал мой слух. За свои тридцать с хвостиком я успел немало поездить по свету, сопровождая Учителя, и видел великое разнообразие игр природы, но по странному стечению обстоятельств — был все больше за пределами родной страны… Теперь же любая мелочь, на которую местные люди не обращали никакого внимания, могла вызвать во мне бурный восторг.

Впервые я путешествовал один. Полгода назад Учителя все чаще и чаще стала посещать слабость и вскоре он поведал мне, что его уход совсем близок. Хотя я и сам обо всем догадался, но не хотел тревожить моего драгоценного наставника излишними вопросами и волновать своими страхами о будущей жизни без Него. Понимаете, я не знал, как распоряжаться собой, что делать, как строить свой день. Всю жизнь, с 6 лет, я служил Учителю. От Него зависело, когда и что нам кушать, когда ложиться спать, когда и где проснуться. Все цели и задачи моей жизни определял он и я был счастлив, потому что не было для меня задачи выше и желаннее, чем со всей своей преданностью служить Учителю. Он был мне и матерью, и отцом, и наставником. И не только мне. Его любовь и безграничная мудрость могла объять миллионы сознаний. Каждый находил у него утешение и для каждого у Него находилось нужное слово. Хотя бы одно слово. Но даже оно иногда переворачивало жизни и даже спасало людей от гибели.

В последний месяц жизни Ринпоче в монастыре, я день и ночь просил, умолял его вернуться в новом теле. Вернуться для блага всех живых существ. Я заклинал его в молитве. И обращался к Благословенным, чтобы они посодействовали в этом. И вот в один из вечеров Ринпоче позвал меня к себе, чтобы проститься и рассказать мне о моей новой задаче.

Минивэн затарахтел, разорвав естество чистоты этого места и привнеся в песнь горной реки выхлопы человеческой научной мысли. Пассажиры запрыгнули на свои места, бодрые и свежие, словно после утреннего умывания, и приготовились все вместе сделать последний рывок. Было похоже, что именно они, то есть мы, силой своего коллективного намерения добраться до места заставляем это ведро на колесах двигаться. Другого объяснения его возможности перевозить пассажиров у меня не было.

Я уставился в окно. Близился закат. Пробегавший мимо пейзаж прочно приковывал мой взгляд, мой ум, мое сердце. Местная природа была не столько красива, сколько обладала каким-то мистическим обаянием. Совершенно очевидно в этом крылось какая-то тайна, иначе… Иначе, зачем бы людям было селиться именно здесь. В месте, которое любой обыватель назовет «Богом забытым». Горы, долины, ущелья, реки, скалы, деревья, растущие прямо из камней, и только соколы, суслики, вОроны, да наша китайская тарантайка. Ни одного знака другого человеческого присутствия. Все это не было чуждо мне. С шести лет, поступив в монастырь, я рос на лоне природы. Но все же — среди большого количества людей. Здесь же каждая крупица земли пылала самой первозданностью. И каждый лист, пусть и выросший на камне, нес такой заряд жизни, какой иногда не дано нести целому дереву.

Я ехал в затерянный мир. Так его назвал Ринпоче, когда рассказывал мне перед своими уходом об уготованном для меня этапе жизни. Это была закрытая община. Чуть больше столетия назад ее создали всего несколько семей, отрекшись от любого влияния государственности. Теперь же она разрослась до нескольких тысяч человек. За это время община успела принять и новую кровь, и новые верования, и даже разбавила себя малыми народностями, которые всегда присутствуют на приграничных территориях, но костяк ее все-таки сохранил остов своих традиций вместе с общей закрытостью и отвержением всего, что шло к ним «с большой земли». Общину курировал местный монастырь. При нем же строились школы для живущих там детей. Почти все учителя были либо монахами этого монастыря, либо рожденными и выросшими в общине мирянами. Я не знаю, как случилась эта договоренность, но Ринпоче сказал, что я должен поехать в одну из новых школ этой закрытой общины, чтобы преподавать местным детям языки. С самого раннего возраста меня тянуло к изучению слов и их значений. Я думаю, нет ничего интереснее, чем учиться понимать друг друга. Знание языков и желание наладить контакт — первый шаг на пути к гуманному отношению друг к другу. Разве нет? Поэтому я ехал с открытым сердцем и искренним интересом к своему будущему делу. Занятия с детьми не могут не приносить радость, тем более, если это занятия любимым делом.

Прошло еще где-то с полчаса. Солнце свалилось за горы и протягивало оттуда свои лучи, переливаясь всеми цветами радуги. Небо полыхало то оранжевым, то розоватым, то голубым, то бордовым с примесью фиолетового, и наконец все стало серо-синим.

Будто после дневного спектакля опустился занавес. Кто-то из зрителей снова успел задремать, но вот минивэн въехал в деревню и наша езда стала похожа на подпрыгивание убегающего от хищника горного козленка. От главной дороги поселение отделяла широкая река, через которую был перекинут красивый узенький, в одну полосу, мост. А сразу за мостом начинались камни, огромные валуны и поменьше. Одни торчали прямо на автомобильной дороге, как бы слегка выглядывая, другие — смело высовывались в полный размер, третьи были словно разбросаны каким-то великаном по близлежащему полю. Еще минут десять минивэн полз как черепаха, иначе ехать не получалось. И, наконец, припарковался у маленьких магазинчиков.

Община

— А я вас жду, — обратился ко мне молодой человек чуть старше двадцати с приятным интеллигентным лицом, когда я вышел из минивэна. – Аян, — представился он и с опаской протянул мне руку.

— Добрый вечер! Моё имя ДжАнко, — мы пожали друг другу руки. – Я, наверное, один из всех приехавших новенький?

— Так и есть, — снова слегка настороженно посмотрел на меня юноша, — к нам редко приезжают гости. Все, кто вышел из автобуса, кроме вас, близкие или дальние родственники местных жителей. Идите за мной.

Аян взял мою сумку, в которой я обычно вожу алтарные принадлежности, и быстро зашагал в темноту к припаркованному невдалеке немолодому, но подготовленному к тяжелой езде внедорожнику. Я наскоро надел свой походный рюкзак и последовал за ним.

— Нам нужно еще куда-то ехать? — спросил я. Честно говоря, мне не хотелось снова оказаться в машине, да еще и надолго.

— Здесь рядом, пара улиц.

Внедорожник резво рванул с места и через три минуты остановился у длинного сплошного забора, на котором висела вывеска «Продаю дом». Я прошел за Аяном на участок, он включил свет у входа, повернул ключ в замке и впустил меня внутрь.

— В доме, где вы будете зимовать, еще не закончен ремонт, поэтому пока вы остановитесь здесь. Этот дом довольно большой, но тоже теплый, вот печь, дрова я буду привозить, здесь даже есть вода, вот посмотрите, — Аян гордо открыл дверцу небольшой пристройки к одной из комнат. Внутри красовался маленький бойлер, а у стены ютилась раковина.

— Все остальное на улице, — добавил Аян и взглянул на меня с любопытством, словно пытаясь разгадать мои впечатления.

Нам с учителем приходилось жить в разных условиях, поэтому смутить меня чем-то было трудно, да и восторгаться внешним убранством я не привык.

— Спасибо, — ответил я, поставив рюкзак и включив свет на кухне, — тогда я буду готовиться ко сну.

— Да, конечно! Отдыхайте! — услужливо засуетился молодой человек, подходя к входной двери, — если вам что-то понадобится, звоните мне, я постараюсь решить ваши бытовые вопросы.

— Еще раз спасибо! — улыбнулся я.

— Ваше имя какое-то…странное, — остановился на пороге, задумавшись, Аян, — музыкальное что ли…

— Оно означает «могучий и твердый, храбрый и решительный», но и музыку я тоже люблю — вы удивительно правильно подметили. Не знаю почему, но отовсюду я привожу с собой разные типы флейт, на которых учусь играть. В моей коллекции — бансури, дудук, балабан, кена, окарина и змеиная флейта. Я купил ее по дороге к вам, на торговом перевале, — засмеялся я.

— Вот это да! Музыкантов у нас любят! — Аян наконец приветливо посмотрел на меня, еще раз кивнул на прощанье и вышел. А я закрыл за ним дверь и вернулся в комнату. Сказать по правде, сил на какие-либо впечатления у меня уже не было. Хотелось просто оказаться на ровной прохладной поверхности кровати и на время закрыть глаза. Поэтому я наспех совершил свой вечерний туалет и тут же уснул. Вечер был теплым, такой же обещала остаться и ночь — знакомство со старой печью мне еще предстояло. И хорошо, что я не занялся ее растопкой в день своего приезда.

Проснулся я от удивительного многоголосья за окном. И от того, что в доме в одночасье стало нестерпимо жарко, как в душной синтетической палатке. На подоконнике моей спальни с внешней стороны сидели три птицы размером с подрастающую курицу и о чем-то шумно переговаривались, смело рассматривая меня, спящего внутри. Вероятно, не желая быть пойманными с поличным, они тут же упорхнули к забору, но было поздно.

Я поднялся, накинул халат, взял вчерашний хлеб, который остался у меня с дороги, и вышел на крыльцо. Солнце еще только ползло по небу в направлении своего зенита, а жар у земли уже был такой, словно я проспал до полудня. «Что ни день, то снова неожиданность. Вот так конец августа в горах!» — подумал я про себя, — «Ринпоче предупреждал меня, что эта поездка не оставит мне времени для скуки или тоски, но, пожалуй, при всем желании затосковать здесь действительно было бы невозможно». Я высыпал хлебные крошки в миниатюрную, по всей видимости, сделанную умелым мастером по дереву, кормушку, еще немного понаблюдал за тремя пернатыми болтушками, которые без стеснения тут же подлетели к ней, и вернулся в дом.

Мне предстояло встретиться с правлением общины, но сначала нужно было привести себя в порядок. Я зашел в комнатку с бойлером и раковиной, чтобы умыться, и обнаружил, что воды в трубах нет. Тогда я пощелкал выключателем — электричества тоже не было. Судя по тому, что Аян меня ни о чем подобном не предупреждал, отключение было внеплановым. Нужно было найти ближайший источник воды. Учитель рассказывал мне, что почти каждый дом в этом поселении строили так, чтобы рядом была протока. В горной местности всегда течет много ручейков, которые при желании можно превратить в небольшие прудики в нужных местах. И люди, которые пришли пустить здесь корни, умело пользовались этими природными дарами. Я вышел во двор и оглядел участок. Так и было.

Видимо, это место принадлежало семье с особым положением в общине. Несколько ручейков, стекающих с разных сторон, небольшая заводь, деревья, дающие тень, огромный каменный гараж и еще соток двадцать свободной от построек пахотной земли. Я вынул из кармана щетку и пасту и подошел к ручью. Несмотря на жару, вода в нем была ледяной. Зачерпнув немного огромным ковшом, который я нашел на кухне, я отошел подальше от ручья. С детства меня приучили не сливать в воду никакие отходы. Когда я был маленьким, мне говорили, что вода — это тоже чей-то дом и его хозяин, конечно же, не хотел бы, чтобы я его превратил в сточную канаву. Позже благодаря монастырской практике я понял, что это дом определенного класса существ, нагов, они часто предстают перед людьми в образе змей и драконов. А так как они мудры, но очень гневливы, то могут причинять существенные неприятности. Потом я понял, что все в этом мире, будь то человек или ручей — часть меня, как любой из моих органов или моя кровь, и было бы глупо портить себе что-то неуважительным отношением.

Закончив все процедуры, я оделся в то чистое белье, которое удалось спасти от клубов дорожной пыли, доел остатки своего нехитрого походного пайка и выдвинулся из дома. Правление общины находилось в здании местного монастыря, там же, судя по всему, располагалась и новая школа, в которой мне предстояло работать.

— Муууу!!! — раздалось за углом деревянного забора. Пушистая рыжая корова двигалась прямо на меня, не собираясь сворачивать. Повсюду вокруг лежали свежие и уже засохшие коровьи лепешки. Кое-где они чередовались с лошадиными. Я обошел животное стороной и повернул за угол. Впереди вся улица, насколько хватало взгляда, была просто заполонена коровами. Рыжие, темно-коричневые, белые, пятнистые, большие дойные, подрастающий молодняк, новорожденные телята, бычки — все они толпились по обеим сторонам дороги, словно чего-то ждали.

Одни щипали траву, другие терлись боками о крепкие деревянные изгороди, третьи, видимо, самые смышленые, пытались открыть рогами нехитрые проволочные затворы на воротах и полакомиться на чужих огородах, четвертые, лежа на каменной горячей земле, вальяжно двигали челюстями, продолжая жевать, пятые тут же справляли нужду. Я застыл на мгновение, оторопев от такой картины. В местности, где я вырос, пастухи уводили коров на пастбище. Там они могли лакомиться сочной травой до позднего вечера и им не нужно было путаться под ногами и ломать чужие заборы. Почему здесь они паслись прямо на центральной улице? Может быть, они попросту сбежали или с пастухом что-то случилось?

— А ну, пошла вон! УУУУУ! АААААА!!! — раздалось громкое улюлюканье рядом с теми воротами, которые одна из самых проворных коров уже открыла рогами и теперь вместе со своими подругами жевала траву на подходе к красивому с резными ставнями дому. От крыльца к воротам, ускоряя ход, направлялся мужчина. Он хлопал в ладоши, потом вдруг поднял палку и бросил ее в корову, вероятно, желая показать ей, кто в доме хозяин и где ее место. В испуге корова бросилась в противоположную от входа сторону. Импульс «беги», как по цепочке, передался и всем остальным ее сородичам, успевшим зайти на участок, и они принялись бегать по кругу, не в силах понять, что происходит и в какую сторону лучше повернуть. В конце концов забег был окончен, последнее животное выбежало за ворота. Мужчина отдышался и тут только заметил, что я стою перед ним, пристально наблюдая за этим представлением.

— Здравствуйте! — поздоровался я первым.

— Здравствуй! — ответил он, все еще переводя дух. — Вот никак руки не дойдут переделать замок на воротах! До чего хитрая эта скотина — каждый день ходит ко мне, словно медом тут ей намазано! А у меня огород. Потоптала ведь все, зараза! Ни на минуту нельзя отвлечься! А ты чей здесь будешь? — вдруг прервал он свою тираду, нахмурившись.

— Я новый школьный учитель, Джанко, — ответил я, улыбнувшись.

— Аааа. Да-да, слыхал, — буркнул мужчина, — тебе прямо по дороге, на перекрестке увидишь длинный забор, там недалеко будет вход. Ну, бывай! — он развернулся, накинул проволоку обратно на прутья изгороди и ушел к дому.

— Спасибо! — ответил я и пошел в сторону перекрестка мимо продолжающего свои пастбищные дела стада.

Школьный забор действительно нетрудно было найти. Длинный и крепкий, он шёл от перекрестка, который мне показал мужчина с коровой, почти до самого выезда из поселения. Калитки в нем и вовсе не было. На ее месте был открытый проход, а его порог расположился на уровне талии взрослого человека среднего роста. К порогу поднимались три высоких ступени и еще три с другой стороны спускали обратно на землю всякого входящего на школьную территорию. Здание монастыря снаружи выглядело вполне ухоженным, кое-где работали строители, с внутренней его стороны раздавался стук молотка. Я вошел внутрь и попал в длинный темный коридор. В один момент монастырь состарился и как-то посуровел, помрачнев. Развешенные по стенам плакаты яркими пятнами картинок призывали вовремя соблюдать пост и праздники, соответственно лунному календарю.

Я огляделся, пытаясь понять, в какой стороне может быть административная часть и тут же мои глаза, уже привыкшие к коридорному полумраку, выхватили белый лист на стене с напечатанным на нём жирным шрифтом словом «Директор», рядом такая же жирная стрелочка указывала на лестницу, ведущую на второй этаж. Я поднялся и заглянул в кабинет с надписью «Администрация». Там было пусто, на полу валялись какие-то папки, бумаги, документы и тонкие книги, наподобие университетских методичек. Тут мне показалось, что в другом конце коридора кто-то есть — до моего слуха донесся слабый звук разговора. Я пошел на голос и в одном из проемов в стене, который оказался боковым проходом, неожиданно наткнулся на женщину в платке, потрепанной рабочей куртке и таких же брюках. Она полоскала тряпку в металлическом ведре, что-то тихонько бормоча. Рядом у стены стояла швабра.

— Здравствуйте! Меня зовут Джанко. Я новый учитель английского и словесности в здешней школе. Скажите, как бы мне найти управляющего? — представился я.

— Да у нас вроде своих учителей хватает…- буркнула себе под нос женщина, не ответив на мой вопрос, — а вы откуда будете?

— Я из западной провинции, приехал вчерашним автобусом.

— Ааа… И зачем вам наши трудности? — снова буркнула женщина, не переставая полоскать и выжимать тряпку.

— Скажите, управляющий здесь или в другом здании?

— Администрация-то? Да здесь, здесь она, родимая. Директор, вот в компьютерном кабинете давеча был. Загляни, может еще не ушел, — женщина махнула рукой дальше по коридору, видимо, в сторону компьютерного класса.

— Спасибо, — поблагодарил я ее и быстрым шагом снова пошел в темноту.

Дверь в компьютерный кабинет была открыта, в кабинете находился всего один мужчина. На вид ему было лет пятьдесят. Черноволосый, с небольшими усиками и косичкой, которая спускалась ниже лопаток. Он сидел, согнувшись у экрана монитора и напряженно что-то вычитывал, потом печатал, снова вычитывал и опять печатал двумя пальцами. Вероятно, он занимался этим уже не один час и дело продвигалось медленно.

— Приветствую! Меня зовут Джанко. Я новый школьный учитель, — в который раз за этот день представился я.

— Оооо….дождались! С приездом, с приездом! — управляющий вскочил со своего места и радостно бросился ко мне, как к своему старому знакомому. «Как удивительно по-разному реагируют на мой приезд здешние жители, — подумал вдруг я, невольно отскочив на полшага назад от неожиданно бурно приветствовавшего меня управляющего. И там, в этой коридорной темноте, уже пожимая в ответ руку своего будущего начальника, я, словно кот-мышелов, успел поймать за хвост еще одну мысль: «Что ж, по крайней мере, мне встретился человек, который умеет улыбаться при знакомстве».

Дети гор

Директор школы, тучная, уставшая женщина, казалось, совсем слилась с кипами бумаг и папок на рабочем столе. Увидев в компании молодого чужака управляющего, который явно с трудом сдерживал себя от того, чтобы не пуститься на радостях в пляс, она нахмурилась, но вдруг, будто прочитав на моем лице, кто я и откуда, оживилась, вышла из-за стола и, улыбнувшись, переглянулась с управляющим. Все это представление немало удивило меня. И управляющий, и директор школы вели себя так, словно я — их любимый родственник. Их не интересовали ни мои документы, ни мой опыт работы. Наспех задав мне пару вопросов о моем образовании, они оба поспешили показать мне школу. И мы отправились на экскурсию по коридорам этого местного культурного оплота. Признаться честно, я тоже не люблю тратить время на пустые разговоры о званиях и просмотр бумажек, удостоверяющих обладание некими знаниями. Я всегда был практиком и до сих пор уверен в том, что иначе чем на собственном опыте взаимодействия с чем-либо, мы не можем это что-либо постичь. Тем более качество знаний. Но людям привычнее изучать твои бумажки, а не тебя.

— Школа у нас новая, всего второй год в ней живём. Классы светлые. Вот здесь столовая, скоро, надеюсь, заработает буфет, будут хлеб и сладости для тех, кто задерживается до вечера. А вот и ваше крыло. Здесь у нас начальная школа поселилась. Здесь вы будете работать.

Директор подвела меня к огромной рекреации с отдельным выходом.

— Это чтобы малыши не толпились у парадного крыльца вместе со старшим звеном, — пояснила она.

На стендах висели свежие детские рисунки, рядом на стеллажах были аккуратно расставлены поделки из глины, дерева и камня. В окно светило полуденное солнце, пронося свои лучи через заснеженные вершины гор, которые величественно обступили территорию монастыря с юга и запада. Все это производило приятное впечатление, вызывая во мне желание скорее приступить к работе. Заметив мой положительный настрой, директор продолжила:

— А теперь пойдёмте обратно в кабинет, я расскажу вам о наших особенностях.

Мы вернулись к кипам бумаг и груде документов. Очевидно, в школе готовились к сдаче очередных отчетов. То и дело дверь в директорскую приоткрывалась, в щель заглядывали и, увидев, что начальство принимает гостя, тут же расстроенно исчезали.

— Сразу хочу вас предупредить — у нас инклюзивное образование. Я не знаю, как это реализуется в других школах, но нашей общине катастрофически не хватает специалистов, которые могли бы работать с отстающими детьми. В некоторых классах их больше половины...

— Что вы подразумеваете под «отстающими»? — озадачился я.

— Это дети со справками, — вздохнула директор, — задержка психоречевого развития, социальные расстройства, полная необучаемость… Есть патронатные дети, есть приёмные и есть дети, которыми совсем не занимаются родители. С этими семьями мы много лет работаем, что-то временно решается, иногда благодаря этой нашей поддержке удаётся дотянуть ребёнка до выпуска из школы, но как правило, в корне ситуация не меняется. И эти родители снова рожают, мол помощь в хозяйстве нужна, и снова у нас появляются фактически брошенные дети…

Я задумался. Нет, мне приходилось видеть проблемные семьи и участвовать в решении их трудных жизненных ситуаций, но учить языкам класс, в котором чуть ли не половина детей с поломанной психикой… Я был не готов это услышать. Это так контрастировало с безумной естественной красотой места, которое выбрали эти люди себе для жизни. Я пока не понимал, откуда в замкнутой, ушедшей от мира с его законами и соблазнами, общине столько несчастных детей… Ведь именно за счастьем пришли сюда их прародители.

Мне нужно было время. Я хотел прогуляться и поразмышлять. А директор всё продолжала, видимо, решив, раскрыть передо мной все карты сразу:

— Зарплата у вас будет небольшая. Здесь-то у нас, сами понимаете, не город, больших денег вообще не водится. А уж чем они там в министерстве образования думают, совсем не знаю. Сейчас вот опять понижают учителям ставки. Итак никого не найти на это место! А потом с нас же еще и спрашивают, почему это у нас нет учителя языков. А ему откуда взяться?! Кто к нам по своей воле поедет? На такие-то условия! И опять школа виновата! Так-так, о чем это я говорила… Ах, да — через полгода зарплату вам немного поднимут. Ну и я лично поеду еще в райцентр разговаривать о вашей ставке. Ой, честно вам скажу, — выдохнула директор, — как бы нам хотелось, чтобы вам у нас понравилось…

Мне выдали необходимые учебники и мы попрощались. Через неделю школьники должны были вернуться к занятиям после каникул. Итак, у меня было семь дней на подготовку.

— Звонок! Звонок!

Старая тётушка Докпа трясла большим школьным колокольчиком так неистово, что он вот-вот готов был расстаться со своим язычком. Дети стремительно разлетались по классам.

— Гуд монинг, чилдрен! — поздоровался я, когда за последним влетевшим птенцом резко захлопнулась дверь.

— Гуд монинг, гуд монинг, гуд монинг ту ю! Гуд монинг, гуд монинг, Ай’м глэд ту си ю! — хором пропели дети заунывное утреннее приветствие.

— Дети, вы рады меня видеть? — обратился я к классу уже на родном языке.

— Дааа! — хором закричали дети и, сорвавшись со своих мест, все, как один бросились обнимать меня, желая на деле показать, что они говорят правду.

— Тогда, как вы думаете, чего не хватает нашей утренней песне? — спросил я, стараясь обнять и приласкать всех, до кого дотягивались мои руки.

— Ммм, понятных слов..? — спросила маленькая Тара. Новенькая, придя в этом году в четвертый класс из соседнего поселения, она оказалась еще и самой младшей и, готов поспорить, самой рассеянной в школе. Учебники и тетради у нее всегда почему-то оставались дома вместе с домашней работой, конечно, а слова вылетали из черной, как смоль, головки, не успев залететь и как следует прижиться там. Зато она первой бежала в столовую после третьего урока, как будто слыша колокольчик на перемену за доли секунды до появления звука. И пошутить да подурачиться она была первой.

— Нет, Тара. Ей не хватает наших улыбок. Давайте представим, что мы приветствуем солнце, которое вышло из-за туч после недельного ливня и согрело, наконец, нас. Солнце понимает все языки мира. Можем поприветствовать его на всех языках, которые мы знаем. Идет?

— Идет! — так же хором закричали дети, побежав к своим партам.

Мы еще раз спели эту нехитрую песенку, кривляясь и играя всеми мышцами, какие только возможно было заставить работать на наших лицах. Мы всегда так делали, если хотели рассмешить друг друга. На этот урок я запланировал новую тему и, зная, как непросто им дается запоминание новых фраз, решил не откладывать ее на вторую половину часа.

— Итак, сегодня мы с вами поговорим об обязанностях. В английском языке для того, чтобы рассказать о том, что нам приходится каждый день выполнять какую-то работу, есть специальная фраза «хэв ту». Например, Ай хэв ту уош зэ дишес эври дэй, — написал я на доске по-английски и повесил рядом картинку с девочкой, которая мыла посуду. Переводится эта фраза «Я должен, то есть у меня есть обязанность».

— Я должна мыть посуду каждый день! — перевела сидящая за второй партой Ума. Ее семья переехала в долину восемь лет назад из большого города. Ума отлично училась — одна из немногих в школе, ее голова работала быстро и легко. Любые задания она щелкала, как орешки. У Умы было еще двое братьев и маленькая сестра. Поговаривали, что все они, только-только приходят в себя спустя восемь лет после переезда и начала жизни в общине.

— Да, Ума! Так и есть! У кого какие обязанности дома? Ну-ка, давайте накидаем фразы для новых предложений!

— А как сказать «перекидать сено быку»?

— А как будет «достать из подпола мешок с овощами»?

— «Подковать коня», «собрать хворост», «сложить коровьи лепешки в костер»!

Класс загоготал на разные голоса. Подготовленные картинки с уборкой комнат, работой на кухне и в саду так и остались в моих руках. Я растерялся, а маленький хитрый Маду, который мучился на первой парте, не в силах собрать свой ум даже для того, чтобы быть вежливым, воспользовался ситуацией и вдруг закричал:

— Когда звонок? Когда перемена?

— Скоро, Маду, — ответил я, поняв, что очередному моему уроку не суждено не только идти по плану, но и вовсе оставить в этих головках какие-то знания английского языка.

— Можно в туалет? — завопил снова Маду, словно бы уже сорванный с цепи учительских запретов, которая приковывала его к молчаливому послушанию на уроке.

Задумчивый, я шёл петляющей каменной тропой к дому. Прошло три месяца с тех пор, как я стал учительствовать в этой школе, но я так и не приблизился к пониманию этих людей. Каждый новый день нёс для меня столько загадок, сколько хватило бы на целую жизнь. Я думал, что приехав в эту отдаленную закрытую общину, смогу чем-то помочь живущим в ней детям, обучая их, играя с ними, и тем самым послужу моему дорогому Учителю, который направил меня сюда. Но ни один из моих методов здесь не работал. Местные дети совершенно не умели впитывать знания, которые хотела дать им общинная система. А играть с ними, обучая их так, как мне виделось, я не мог, потому что сам оказался зажат общинными правилами общения с детьми, словно тисками.

Дом, в который меня поселил Аян, готовили к зиме, в нем перебирали уставшую за много лет печь. Теперь я жил вдали от школы и суматохи деревенского быта. Мне отвели новенькую хижину на самой окраине поселения, где мало-помалу находил приют приезжий люд. Многие, так и не сойдясь с основным населением, брали здесь наделы земли и возводили на них свои дома. Местные недолюбливали эту часть долины — почва здесь была слишком каменистая, не пригодная для земледелия. Чтобы смастерить на этих участках огород и кормить себя, приезжие, кому было по силам, завозили на свои участки по четыре грузовика плодородной земли. Раньше в этих местах пасли скот. Теперь же его гнали дальше, к горам, а эту бедную землю отдавали тем, кто, по оценке общинной администрации, оставался не у дел. Их не могли выгнать, но и селить рядом не хотели.

В соседнем со мной доме жил старенький дедушка. Дед Кала. Его жена давно ушла в мир иной, дети разъехались и он доживал свою жизнь в одиночестве. Как-то я застал его с маленькой лопаткой в руках, выкапывающим худенькие кустики картофеля, да и предложил ему отдохнуть на лавочке, пока сам перекапывал его небольшое картофельное поле. После работы дед Кала завел меня к себе в дом, накормил сухими лепешками с молоком и медом со своей пасеки, мы разговорились о жизни молодых здесь в поселении и я не смог скрыть своего разочарования, а он словно прочитал во мне все мои чувства и все мои вопросы. И сказал: «Придет, время, внучок, я расскажу тебе одну историю, которую я никому здесь не могу поведать. А она ищет того, кто сам ищет… Ты сейчас иди, дорогой, мне отдохнуть пора». Я ушёл. С тех пор мы общались. То он заходил ко мне, то я — к нему.

Говорили, что Кала в молодости жил совсем в других местах, был странствующим монахом и вовсе никакой жены и детей у него не было. Но правда это или нет, до конца никто не знал, а дед Кала ни с кем никогда не вел откровенных бесед. Впрочем, точно про него знали одно — верования его отличались от тех, что исповедовали в общине. Он знал, как сохранить тело здоровым, но делился своими знаниями не с каждым. Сколько ему было лет? Снова никто не знал. На вид лет девяносто. Таких стариков в поселении не было. Мужчины здесь умирали после пятидесяти, а те, которые жили до шестидесяти — шестидесяти пяти, выглядели дряхло и работать уже не могли. Дедушка Кала же работал всегда. Каждый день я видел его то в огороде, то в саду, то дома он что-то мастерил у окна при свете маленькой лампы.

Я уже подходил к калитке своего забора, как ко мне подскочила женщина:

— Это вы — учитель Джанко?

— Здравствуйте, это я, — остановился я. Женщина запыхалась. Было видно, что она бежала и очень волновалась.

— Дедушка Кала, — сказала она, пытаясь отдышаться, — дедушка Кала зовёт вас, ему нехорошо было утром. Он позвал нас с сестрой, мы его соседки с другой стороны от вас, и попросил привести к нему Джанко, как только найдем. Вот, я вас нашла, идите, пожалуйста, к нему. Он спал, когда мы последний раз заходили. Кроме вас, он ни с кем последние месяцы не общался…

Рассказ дедушки Калы

Когда я вошел, дед Кала мирно спал. Я не заметил никаких признаков его неважного самочувствия. Казалось, он прилёг передохнуть после обеда. Почувствовав, что в комнате кто-то есть, старик тут же открыл глаза и попытался сесть.

— Ну, вот ты и пришел, наконец. Значит, уже скоро.

— Что скоро, дедушка Кала? — не понял я.

— Уходить мне пора, внучок, — ответил дедушка и жестом попросил подать ему стакан с водой, — но кое-что я должен оставить здесь, — продолжил он, промочив горло.

Я замолчал и приготовился выполнить любую просьбу деда, так как еще не совсем понимал, о чем он говорит.

— Полгода назад я почувствовал, что жизнь начала покидать это тело, — снова заговорил дедушка, — тогда-то я и начал внимательно искать того, кому я мог бы передать одну тайну, но никто, кого я знал здесь, в долине, не смог бы принять ее. Ни их тела, ни их души не готовы вынести силу этой тайны. Тогда я каждый день стал посвящать всю мою аскезу тому, чтобы нашлось сознание, которое сможет сохранить её на благо всех живых существ. Поначалу ничего не происходило. Но примерно через месяц такой практики я увидел сон, который истолковал как благоприятный знак. Я увидел соседний дом, в котором ты сейчас живешь. Дом был таким, как сейчас, обжитым. Ты знаешь, в то время на месте этого дома стояли лишь стены и крыша. Ни печи внутри, ни дверей, ни кухни — ничего там не было. Я очень удивился. Потому что его хозяин был вечно занят и строил этот дом уже лет пять. Мне было любопытно, и я зашел в этот дом во сне и подошел к печи. В ней горел огонь, а от огня шел такой жар, который трудно было выносить. Ну, словно бы в горячей парилке находишься.

Когда я уже готов был покинуть дом, из огня поднялся образ защитника. Он был красно-черного цвета, три его глаза непрестанно вращались, а из отврестия Брахмы выходила голова жеребца. Вокруг защитника горели лучи пламени. Весь он был так красив и устрашающ, что мне показалось, я и сам сгораю, только лишь созерцая его. Мои руки и ноги будто окаменели, я не мог даже сложить ладони в приветственном поклоне и тихо благоговел. Вдруг он окутал светом весь дом и в этом свете я увидел образ еще одного существа. Это был молодой мужчина, разжигающий печь. Ту самую печь, которая находилась в этом доме и из которой передо мной появился защитник. Вдруг все исчезло, как и не бывало. И дом, и печь, и огненный образ, и сам сон. Я проснулся в своей кровати, за окном светало, и я отправился выполнять мою ежедневную утреннюю практику. А спустя еще два месяца дом, в котором ты сейчас живешь, начали спешно достраивать. И через